В 1968 году мне было 11 лет, я в этот год впервые прочитал летом, в июле, Пастернака. Стихи, разумеется, в советской книжке. О «Хронике текущих событий» я узнал позже — в 70-71 году, лет в 13-14, «узнал из воздуха»: были знакомые старшие, родительские, из каких-то разговоров взрослых и узнал. Я не из гуманитарной среды, поэтому тут дистанция была побольше, но как-то это в воздухе висело. В московском, во всяком случае. Тут существенно, что я москвич. «Хроника» пересказывалась активно, радио слушали.
Родители мои слушали «голоса». Я эту ситуацию 68-го года [Пражскую весну] помню очень туманно, мол, что-то там «не так», но, вроде бы, интересно. Я хорошо помню другое: за год, шестидневная война — вот тогда родители много слушали, и это я представлял себе яснее. На фоне всего, что было в 68-м году: французское колыхание, французские события, убийство Роберта Кеннеди, — Прага воспринималась как «и там что-то».
А Вьетнам — это настолько фон детства-отрочества, что, наверное, я могу предположить, что в 68-м году там стало хуже, чем было, но там и до этого было плохо, и после. Идет война во Вьетнаме — это как то, что солнце всходит и заходит.
16.03.1968
Во Вьетнаме американские солдаты убили более пятисот мирных жителей деревни Сонгми в общине Милай, сожгли домашний скот и уничтожили посевы. Перед смертью жертв пытали и подвергали изнасилованиям. Военное преступление поначалу осталось без внимания прессы. В марте 1969 года демобилизовавшийся военнослужащий Рональд Райденаур, слышавший истории о преступлении во время своей службы во Вьетнаме, отправил письма с рассказом о резне президенту Никсону, в Пентагон, Госдепартамент и многим конгрессменам. Результаты расследования и фотографии, сделанные Рональдом Хэберли в Сонгми, стали известны прессе в ноябре 1969 года. Название деревни Сонгми стало нарицательным для обозначения жестокости и бесчеловечности.
Мы были не в Москве, когда ввели войска, — август, отпускное время. И, наверное, что-то я мог и там от родителей услышать. То, что я точно помню, — когда мы накануне сентября вернулись в Москву, информация об этом была, извините, всюду — в частности, в газете «Пионерская правда», которая меня ждала. Но когда я это увидел в «Пионерской правде», я уже это откуда-то знал: наверное, что-то от родителей слышал. Даже помню, что отец хмыкнул, мол, и там они печатают. Отношение родителей было пассивно-отрицательным: «вот опять!». Не то, чтобы на площади выходить, совсем не такие люди были, но никакой симпатии к советской власти у них уже в это время не было.
О демонстрации 25 августа на Красной площади, думаю, уже в сентябре знал, а дальше, что называется, узнавал больше и больше, потому что о том, что был протест, я знал давно. Откуда — не знаю. Наверное, тоже все-таки от родителей. Когда точно мы обо всем этом узнали — не могу понять. Мы вообще были в Латвии, у родителей каникулы, и у меня каникулы — вот не могу сказать, в какой момент узнали. Наверное, что-то уже и родители знали, что-то и я уже знал. И вот, приехав в Москву и увидев ту казенную чудовищную хрень в газете «Пионерская правда», я самим фактом удивлен не был. У меня было ощущение — в какой момент оно возникло, мне сказать трудно, — что я живу в несправедливой, жестокой и, возможно, опасной мне лично стране. Нет, не в самой страшной, бывает страшнее, но это чувство дальше по мере роста информации и роста способности суждения укреплялось. А в какой момент это началось, когда я понял, что я не в раю, как меня убеждали, — я не знаю. При этом это не было связано с тем, что, скажем, были какие-то неприятности у родителей или у меня, такого не было.
Трудно сказать, я чувствовал и знал уже тогда, немногое об этом думал — другие были заботы у мальчика, но что «нехорошо», я знал. А дальше постепенно, постепенно, в 13 лет знаешь больше, а в 17 — еще больше. Когда узнал о стихотворении Евтушенко «Танки идут по Праге»? Да чрезвычайно поздно (хоть бы до сих пор не знать). Когда я узнал стихотворение Самойлова любимое мое, «Я ехал по холмам Богемии»? Когда его напечатали, а напечатали его в «Волне и камне», а это 84-й год. В какой момент я песню Галича услышал? Наверное, году в 70-м. Мне там уже лет 13-14 было, к этому моменту я уже хорошо был подготовлен. Нет, ну, что декабристский пласт там есть, это понятно, но одно другому не мешает.