В 1968 году мне было 17 лет, август того года застал меня в Ленинграде. Я сдавал вступительные экзамены в Горный Ленинградский институт им. Плеханова.
В личном плане 1968 год запомнился мне поступлением: я ездил в Ленинград, не сдал, не прошел по конкурсу. Много чего посмотрел в Ленинграде: Эрмитаж, Русский музей, Петергоф, в море выходил на шлюпке. Там как раз, в Ленинграде, были еще в это время выставки — ЭКСПО и 68. Вот, кажется, на берегу Рижского залива, я точно не помню, была выставка международная по Рыболовецкому флоту. И вот сколько лет прошло, а мне запомнилось спасательное судно непотопляемое: оно небольшого размера, могло хоть переворачиваться — все равно становилось на место. Пластиковое исполнение, для того времени еще было редкость. А так, события — Чехословацкие события, события во Франции, студенты выступали, там вроде несколько миллионов было участников этих событий. Все ждали: вот-вот — и Франция к нам присоединится, к социалистическому лагерю.
И, кажется, события были в Арабской республике, в Египте. арабо-израильский конфликт — вроде так он назывался. В то время же помогали всем — всем-всем-всем. И африканцам, и латиноамериканцам, и Вьетнаму — всем. Африканцам помогали. И оружием, и Асуанскую ГЭС, кажется, в это время строили или уже закончили строить. Асуан — город, вроде бы на Ниле, гидроэлектростанцию наши им построили. Наши оружие им поставляли, конкретно — танки, а они же мусульмане, у них же намаз — все. Они прекращают все действия, достают коврик, садятся и молятся. Несколько раз в день. Противник, грубо говоря, идет на них в атаку, а у них подошло время молитвы. Они танки бросают, садятся на коврики и молятся. И батальонами сдавали всю нашу технику. Ну, вот это — события по слухам, а официально события нигде не рассказывались, не освещались. А вот по слухам, может быть, от участников тех событий, вот такие вещи были. Потому что с нашей техникой к ним направлялись военные консультанты, грубо говоря, инструкторы. Вот оттуда такие сведения, через этих инструкторов до нас доходили, что вот они так воевали. Воюют-воюют, время подошло — все бросают и молятся.
За событиями Пражской весны я следил по средствам массовой информации — газетам, телевидению, радио. А больше у нас источников никаких не было. Я о пражских событиях больше наслышан был в армии, потому что наша часть участвовала в этих событиях. Когда меня в армию призвали на следующий год, в 1969 году, я попал в учебное подразделение танковых войск, где готовили огневиков — наводчиков, которые управляют пушкой в танке, стреляют. Но, в связи с событиями в Чехословакии, когда совершались марши со всех войск ГСВГ и СВГ, с Варшавского договора со всего — совершались марши своим ходом, переходы были большие, там еще и в горных условиях приходилось двигаться. Механики уставали. Происходили несчастные случаи. И поэтому нас, огневиков-артиллеристов, в очень большом объеме учили вождению танков — и материальной части, и именно вождению, так что я механика мог запросто заменять. А потом, когда уже в линейке были и когда эти события стали подзабываться, нам запрещали даже водить танки, хотя мы хорошо все знали и умели на уровне механиков. Вот такие события были. Но мы этого всего не знали, это уже потом стало известно, когда стали освещать более расширенно. Так я и узнал, что в Чехословакию всего Варшавского договора военные силы были перекинуты.
Не помню, откуда точно узнал о введении танков в Прагу: или нам сразу было известно, или потом уже, когда события уже глубоко освещались. Что оккупировали Чехословакию войска, и не только Советского Союза, но и всего Варшавского договора, фактически за одну ночь, быстро. С родителями мы этот вопрос мало обсуждали. Отец, как всякий мужчина, относился к международной политике более внимательно, но они с матерью оба были против их выступлений. Если в Чехословакии и были какие-то революционные силы — они даже не успели опамятоваться, ну и военные силы их подавили. И так оно и было, особенно советские солдаты занимались агитацией, пропагандой, объясняли народу, что они, Чехословакия, не правы. А чехи — они перли туда-сюда, «мы хотим быть свободны, а вы нам не даете, оккупанты». Эмоции это все у них вызвало недовольные. Они были недовольные нашим советским социалистическим строем, поэтому чувства были некоторым образом негативные. Они, во-первых, при социалистическом строе жили еще мало, практически 20 лет с 1945 года, когда у них там установился социалистический строй. Ну мы и считали, что они неправы, что выступают против социалистического строя. Мы считали, что этот строй более прогрессивный, более социально направленный на жизнь, улучшение жизни простых людей, рабочих. Поэтому мы считали, что они неправы в этом.
И были жертвы. Об этом тогда сильно не распространялись, но слухи доходили, что были жертвы среди военнослужащих. Он выступает там, рассказывает, а его — «щелк» из окна. А вот, например, немцы — они более жестоко к этому относились. Не только вот как солдаты зашли — и давай всех притеснять, «щелкать», разгонять, но и старались провести пропаганду, убеждать, что они, чехи, неправы. Что они возникли против социалистического строя. Ну а местные, которые настроены были реакционно и более резко, нападали, стреляли, мордобоем занимались, все против солдат. Наши относились к ним более или менее лояльно, а немцы к этому относились более жестоко. Может это и не правда, но например: стоят они, вокруг себя мелом окружили, если кто из местного населения эту черту мелом пересекал — то к нему сразу меры физического воздействия, вплоть до стрельбы на поражение. Считали себя неприкосновенными, вплоть до применения оружия против мирного населения.
О демонстрации 25 августа на Красной площади мы могли и не знать. Если средства массовой информации этот факт освещали, то, наверное, с некоторым запозданием, а, может быть, вообще не освещали. Было: такие-то, такие-то события, столько-то погибших. Конкретных сведений не было, потому что средства массовой информации в то время резко фильтровало все, и факты преподносились уже более акцентированные и профильтрованные, так что мы могли многого и не знать. Потом, когда люди уже стали из Москвы приезжать — тут вроде же и не далеко у нас, — и рассказывать, но и в самой Москве не все могли знать о тех событиях, которые происходили на Красной площади. Народ работал, трудился, пахал, домой-поел-телевизор, что там в телевизоре скажут. А в телевизоре у нас все хорошо. Освещалось очень скудно, наверное, отредактированно, то, что можно людям простым.
1967 год — это столетие Великой Октябрьской социалистической революции. Он широко готовился везде — на предприятиях, в школах особенно. И демонстрации все время были на октябрьские праздники. Демонстрации, военные парады. И вот, например, везде были… как это? Сказать, костюмированные — немножко не то. Мы на демонстрацию выходили так: например, нам выдали шинели, буденовки. Я себе саблю сделал деревянную, у меня портупея была. И вот на тачанках не просто люди, а еще костюмированные, переодетые в военную одежду того времени: матросы с пулеметной лентой перекрещенной, тачанка с пулеметами, винтовками. Как сейчас показывают, например, парады на Красной площади, и там выходят военные в форме того времени — так вот и у нас было в 67-м году. У меня еще фотография есть. И как раз лето было прохладное, как сейчас помню, на речке мало купались, а вот начиная с последней недели августа, перед сентябрем, перед началом занятий в школе, лето все свои запасы выдало на это время: солнечная, жаркая погода. И вот солнечная погода, лето продолжалось чуть ли не до середины ноября. И до ноября, даже до середины ноября, ходил купаться на речку. Уже сейчас даже — снег выпадал, морозы, а тогда выходили прямо в костюмах, как на майские демонстрации. Погода была теплая в 67 году, и что-то я больше и не помню, чтобы была такая погода в это время. Вот такой 67 год.
А 1969 год — это год призыва меня в армию. У меня 28 мая — день рождения, — а меня в военкомат вызвали уже зимой. Прислали в военкомат, собрали группу из 18 человек и готовили нас в десантные войска. Мы проходили парашютную подготовку. Я в это время в строительном учился, и нас постоянно — хопа! — и вызывают по повестке в военкомат. Мы там парашюты укладываем, изучаем все и т. д. В марте-месяце совершали уже прыжки с парашютом, это как начальная подготовка для службы в десантных войсках. А потом, в начале мая, уже начали призывать. А призывать начали почему-то не всю группу в одно время: кого 3 мая, кого 5, 10 числа. А мне повестку все не дают. Я хотел со своими ребятами попасть и пошел к майору Пониткинту, начальнику первого или второго отдела мобилизации: «Почему вы меня не призываете, я хочу со своими ребятами попасть», — говорю. Он отвечает: «Ты когда родился?» — «28 мая». — «Ну тогда попозже придешь». А я ушел и больше не стал заходить туда. Меня призвали только 29 октября. Вот так я не попал в десантные войска, а попал служить в Германию в танковые. Вот такие события 69-го года лично у меня были. А событий международных в 69 году, кажется, особенно не было. Война во Вьетнаме шла. На Кубе события были тоже. Потому что, помню, на демонстрации кричалка была: «Куба — да, янки — нет».
Каждый живет своей жизнью, а потом вспоминает. Казалось в то время — были молодые, все у нас было хорошо, все впереди, вроде не голодали, молоко — 20 копеек, хлеб —14 копеек. Родители работали. Местная газета у нас была, кажется, «Маяк». Она называния меняла: была «Смычка», потом «Большевик», «Маяк», потом «Коммунист». В то время вроде еще «Маяк» называлась. Вся последняя страница — объявления мелким шрифтом: требуются, требуются, требуются рабочие, сварщики, грузчики, слесаря, шофера — везде. У нас ведь вся промышленность: Текстильная фабрика, Камвольная фабрика, Локомотивное депо, КЛМЗ, Литейно-механический завод, Пивзавод, Горпищкомбинат, Горторг, Моторо-ремонтный завод, ЖБИ, ПМК. Очень много предприятий было, и все работали, везде требовались. Так что жизнь была не кучерявая, но вполне. Ну, мы не знали, что можно ездить на Канары, иметь цветной телевизор — тогда, мне кажется, про цветные еще даже не говорили, — магнитофоны и все прочее. Стиляги были, которых все комсомольцы осуждали. Большинство молодежи — комсомольцы. Вера в будущее, борьба за это будущее. А мысли немножко такие были.
Читаешь газету — сводки в газетах, даже в местных: одна газета районная — там десятки этих колхозов и совхозов. И урожайность печатали: сколько собрали центнеров, молока надоили, какое поголовье. И так вот читаешь: у нас по удою на одну корову самый высокие удои были в Марусинском. Какое-то хозяйство там было, 10 литров, а остальные — 5, 6, 7, 3 литра с коровы. Урожайность тоже: 6 центнеров, 10 центнеров, 15 центнеров — это уже рекорды, там медали стали давать. А в это время урожайность, например, в той же Германии, когда я служил, оповещали — там урожайность до 70 центнеров с гектара собирали. Удои там тоже — что-то за двухведерниц, за 20, за 30 литров от коровы. А у нас вот такие успехи были. Все работали, все в поте лица, работы много. Вот такие были успехи у нас.