Пятница. В Чехословакии, кажется, все обойдется. Дима сказал: «Наши оказались умнее, чем можно было подумать». Я полдня собиралась ехать в Алабино. Долго не уходила на работу соседка. Позвонила Инна Бернштейн, сказала, что до сих пор неизвестно, поедет ли она в Прагу на конгресс славистов или нет. Ехать нужно на днях, а она до сих пор не знает, получит ли разрешение в связи с последними событиями. Судя по всему, может быть, и не поедет.
Эдик с утра напрасно съездил в Тушино, парашютные соревнования, которые он хотел поснимать, перенесли на три часа дня.
В аптеке я купила много мазей от грибка для Димы. Поехала в Алабино пятичасовым поездом. В течение всего часа пути шел небольшой частый дождичек. Нагрузилась как ишак, в каждой руке по сумке и еще на шее сумка поменьше. Димка поразил меня своей опухлостью — оказывается, вчера наелся витаминов. Старички ничего. Дима вырезал за мое отсутствие скульптурку, которую назвал «Лолита», придумал и нарисовал обложку для детской книжки и сейчас уже всерьез принялся за Левитанского. Вся продукция весьма качественная. Уже четыре хорошие деревянные скульптурки, и «Христос» незаконченный стоит на улице, завернутый в клеенку. Дима сказал, что перед моим приездом был ужасающий град, величиной с большую пуговицу.
Радио сообщает о более-менее утешительных чехословацких делах и различных инцидентах на фестивале в Софии. Конечно, не наше радио. Чехи ни в чем не уступают, кроме согласия на завтрашнюю встречу в Братиславе.
Суббота. Совещание в Братиславе, может быть, сегодня и закончится. Очевидно, все будет в порядке, судя по сообщению Би-би-си, что встреча началась с банкета. Можно считать, что в данный момент чехословаки одержали победу, их оставили в покое, а надолго ли — поглядим.
Дима практически сделал новую скульптурку из деревянного полешка, еще одну не закончил — второй вариант «Памяти Альберта Санчеса», и до самого поздна ковырял третье полено — «Беременную женщину».
В восьмом часу вечера появился Эдик сообщить, что завтра в шесть часов вечера Инна уезжает в Прагу на конгресс славистов. Дима решил не ехать в Москву и мы написали всем друзьям в Праге письма, также Эдик передаст Инне скульптуру «Стоящая девушка» для Зденека Айса.
Был очень сильный ливень, Дима даже поговаривает, что, возможно, мы и сбежим, если будет слишком сыро. Все равно здесь хорошо, несмотря на дождь. Жарили капусту и котлеты. К колодцу приделали новый трос, а к ведру привязали тяжелую гайку. Воду набирать одно удовольствие.
Стрельнула у Эдика пару сигарет. Дима был недоволен, а я ему сказала: «Молчи, Сидур, сопи себе в две дырки».
Ровно в полночь радио «Маяк» передало полный текст резолюции, принятой сегодня на совещании в Братиславе. Текст до того отвратительный, что Дима даже сказал, что его затошнило. Лживая, пустая и циничная терминология, которую невозможно воспринимать по-человечески, сразу хочется плеваться. Из всего длинного заявления несколько действительно несущих какую-то информацию строк, подтверждающих принцип невмешательства и суверенности каждой партии и государства.
На ночь глядя разговорились с Димой о прошлом, о его жизни в училище, переполненной всевозможными неприятностями.
Воскресенье. «Я раб своего искусства», — заявил мне Дима после моих неоднократных предложений немного отдохнуть. Сегодня опять целый день не отходил от своих деревяшек и натаскал в комнату огромное количество поленьев для будущих скульптур. Зинаида Ивановна даже опасается, что он все перетаскает и нечем будет топить. Почти кончил «Беременную женщину» и остался в итоге ей недоволен.
Я отдыхаю в полном смысле этого слова. Кроме как чуть-чуть по хозяйству, ничего не делаю, и где-то в глубине меня это гложет. А Дима, наоборот, рад, что я отдыхаю. Он считает, и не без оснований, что два творца — слишком много на одну семью. Еще он сказал, что, читая мои записи, он кажется себе очень противным типом, самоуверенным, наглым и все время изрекающим какие-то сентенции. И что, по моим описаниям, он очень похож на Эрнста, особенно, когда я пишу «Дима сказал».
Я боюсь, как бы чехословаки, которые, судя по Братиславскому заявлению, не собираются менять свою внешнюю политику, не ввели бы у себя снова цензуру. Радио Би-би-си сообщило, что в Братиславе толпа кричала: «Да здравствует Брежнев!» и «Ульбрихт, убирайся домой!»
Дождя целый день не было, хотя он и собирался несколько раз, но ветер очень холодный.
Понедельник. Дима удачно приспособил меня тереть рифлевкой и шкуркой его деревяшки. Целый день он заканчивал две последние скульптурки: «Беременную» и «Горбатую девушку». Начал новую, довольно сильно ее продвинул. Все эти деревяшки входят в серию под общим названием «Женское начало». Книжки делать Дима ужасно не хочет, хотя все время о них думает.
Была приятная погода, только к вечеру прошел быстрый и сильный дождичек. Абрам Яковлевич ездил в Москву. С глазами у него более-менее все в порядке. Он позвонил Эдику. Никаких новостей. Письма для чехов Эдик Инне передал. Слушали радио, сообщавшее мало утешительного. В Биафре умирает шесть тысяч человек в день от голода. А их фюрер Оджукву жрет, наверно, в три горла и горя не знает. Народ в Праге и во всей Чехословакии требует у Дубчека признаться — на какие еще уступки пошло руководство в Чиерне. На фестивале в Софии все время инциденты. Болгарское КГБ совсем озверело, французы высланы из страны, американцев избили, чехам чинят мелкие гадости, западных немцев тоже избили и обозвали фашистами. Как бы этот фестиваль не явился последним на нашей земле. Во всяком случае — в социалистических странах.
Я себе отдыхаю и с ужасом думаю о возвращении на работу. Правда, мысли о школьниках посещают меня все чаще и чаще и я уже даже начинаю раздражать Диму разговорами о них.
Вторник. Дима доводит себя работой до полного изнеможения. Сегодня дотер еще одну скульптуру из цикла «Женское начало», у него начали болеть руки от чрезмерных усилий. Всего сделал семь деревянных скульптур под одним названием «Женское начало», высотой в среднем 40 см, и одну, поменьше, он не закончил — «Памятник Альберто Санчесу». Дима так и не взялся за книжки, хотя вчера рьяно обещался и даже сказал мне: «Завтра заставляй меня делать Левитанского».
Все наше варево подошло к концу и сегодня всем семейством принимали деятельное участие в приготовлении пищи. Зинаида Ивановна вырезала под нашими окнами старую малину и сильно переутомилась. Она, когда переутомляется, по ее словам, сильно возбуждается, поэтому очень много говорила.
Слушали Би-би-си. Они сказали, что чешские журналисты добровольно согласились не критиковать своих социалистических собратьев. Снова говорили о возмутительных действиях болгар на девятом фестивале. Наши порядочки проявились во всей своей красе.
Читали статью Минача в «Иностранной литературе» № 3 за 1966 г. Дима все время отрывался от чтения и пытался как-то высказаться по поводу написанного Миначем. Я кое-как записала, потому что Дима вытаращивает глаза и машет руками, а на бумаге это не передать. «Я за профессионализм, за школу, за ученье. Только тогда чувствуешь себя в седле, когда можешь нарисовать, вылепить, когда владеешь ремеслом и можешь от него отталкиваться. Не надо бороться с модой, это бессмысленно. Критики, которые воюют с модой, выдают это за борьбу с направлением в искусстве. Есть единицы, художники, которые работают не за страх, а за совесть».
Среда. Сегодня было очень тепло и приятно. Дождем даже не пахло. Зато Дима чувствовал себя очень плохо. Началось все с желудка, потом стали болеть суставы, почувствовал слабость, долго лежал с грелками. При общем плохом самочувствии нисколько не уменьшился аппетит. Днем после обеда Дима явно приободрился и мы даже пошли гулять. Собрали несколько грибов, в основном — опятки, один белый, несколько дубовиков и парочка маслят. Сыроежек в этом году маловато. После гуляния Дима снова почувствовал себя усталым. Он заметил, что в пасмурную погоду чувствует себя обычно лучше, чем в солнечную. Также его очень угнетает Левитанский, книга, которую ему нужно иллюстрировать и за которую он сегодня снова так и не взялся. Кроме того, обычно очень осторожный в еде, он уже некоторое время ест что попало, а вчера явно переел мяса из борща, и сегодня заболело брюхо.
Абрам Яковлевич долго стоял в очереди за хлебом в местном магазине. Есть ощущение, что с хлебом здесь могут начаться перебои. Уже несколько дней Зинаида Ивановна ведет разговоры о том, что на зиму они останутся в Алабино до окончания строительства кооператива.
Дима лежал, укутанный с головой в одеяло, и мне его было очень жалко. Би-би-си говорило о выработке нового устава партии в Чехословакии, где есть возможность для отдельных членов, несогласных с официальной линией, высказывать свободно свое мнение, что может создать что-то вроде легальной оппозиции правительству. Дима считает, что это очень важный шаг, чехи хотят ввести то, что отменил Ленин. «Я тоже коммунист, — сказал Дима, — я совсем не хочу капитализма, но я не такой, как они».
Сегодня и вчера я, наконец, записала о наших свиданиях с Александром Исаевичем Солженицыным весной прошлого года.
Я уже скучаю, хочу в подвал и, возможно, съезжу на несколько дней без Димы. Привезу продуктов.
Пятница. Жары не наступило, зато дождь лил и лил. Я успела по суху сходить на рынок, а потом зарядил до самого вечера. Дима был мною доволен. Я все сварила, как ему нравится. Эдик позвонил, сказал, что они с Валькой и приятелями уезжают на машине на два дня в Ростов.
Объявилась Марина Ильичева. Родители болеют, сестра в больнице, работа не нравится. Позвонила Наташа Епифанова. Получила 19 баллов из 20, проходит совершенно спокойно. Рассказала, что другие ребята, которых я считала очень сильными и умными, сдают почему-то хуже. Нервишки у них сдают.
В подвале нас ждали Эдик с измученной Валькой, Толя Гитберг с Милой. У Толи прямо возле нашей мастерской сломалась машина, а они не привыкли без автомобиля. К вечеру набились люди. Валька с Эдиком ушли, но пришла Наташа с огромной банкой клубничного варенья, которую, как она говорит, она сама собирала и сама варила. Пришли Лазаревы со старшей дочкой Ирой и дамой по имени Лиза, которая жила у нас, а теперь живет в Вене. Последней пришла Инна Бернштейн, только что вернувшаяся из Чехословакии и рассказавшая нам очень много интересного о последних событиях в Праге, которые мы знаем, но без некоторых деталей.
В наших газетах снова начали хаять чехов. Глупо, бездарно, не убедительно. Даже поляки отказались от травли так называемых «сионистов», зато у нас в «Комсомольской правде» от 13 августа какая-то сука Н. Цветкова пишет так, как будто сейчас 48-й год. Статья называется «Диверсанты».
Беседовали с Толей о демократии, он в нее не верит нигде. Я с ним не согласна. Друг друга не убедили.
Вторник. Нам бог послал ежа. Мы возвращались в полночь домой, шли по стадиону «Динамо» и вдруг увидели, как он семенит впереди нас на своих смешных ножках. Мы сказали: «Тю-тю», и он остановился. Дима собрал его в свою белую шляпу от солнца и теперь он забрался в его комнате за стекла и папки с рисунками, а завтра мы отнесем его в подвал и он будет там жить.
У нас дома сломался телефон и мы поскорее поспешили в подвал. Эдика еще не было. На улице жарко, а в подвале, как в раю. Эдик пришел. Дима на письменном столе очень удобно устроился и сделал при помощи лампочки три рисунка с уменьшенных Эдиком фотографий. Дима хочет, чтобы у Юры в книжке были рисунки из серии «Месяцы».
Позвонил наконец Силис, был невероятно вежлив, завтра хочет прийти обо всем договориться. Обещает в ближайшее время вывезти свои работы.
Сегодня мы устроили генеральную уборку. Пришла Валька, ее подружка Аня и мы все втроем с помощью Эдика вымыли пол во всей мастерской за исключением того пространства, которое занято мусорными кучами у дверей. Сразу сделался другой воздух. Потом пришла Инна Бернштейн с Гариком из Киева. Принесла последний номер «Литерарны листы» от 15 августа, в которой опубликована Димина скульптура «Памятник погибшим от любви». Инна была очень оживленная и радостная. Гарик говорил об антисемитизме на Украине. Дима защищал Украину и украинцев. Он считает, что если бы Украина отделилась от России, совсем не обязательно, что там бы сразу начали преследовать евреев, как считает Гарик. Дима вообще очень любит Украину и везде со всеми спорит, кто ее ругает.
Послушали Би-би-си. Они объявили, что созван пленум ЦК КПСС в связи с Чехословакией. В наших газетах ругают чехов ежедневно. Инна стала плакать, расстроилась и набросилась на меня, как будто бы это я собираюсь оккупировать Чехословакию. Ей не понравились мои пессимистические прогнозы.
Среда. Ужасно, что мы бессильны и беспомощны. Сегодня самый черный день этого года — Чехословакия оккупирована своими «братьями», советские танки попирают ее землю. Члены правительства вместе с Дубчеком увезены на бронированных автомобилях, а может быть, их уже нет в живых. Вчера в одиннадцать вечера мы с Инной обсуждали чешские проблемы, а сегодня, к великому несчастью, сбылись мои мрачные предчувствия, из-за которых Инна так на меня рассердилась. Сегодня уже плакала я и даже Дима. В первый раз за пять лет начали глушить передачи радио Би-би-си, «Голос Америки» и другие. Кое-что мы все- таки услышали. Всю ночь работало Пражкое радио, оно сообщало населению об «интервенции пяти дружеских государств» во главе с войсками моей родины. Убито около 20 словацких студентов, есть раненые. Дубчек ночью выступил по радио и призвал народ вести себя достойно, сохранять спокойствие, не оказывать сопротивление продвигающимся войскам. Людвиг Свобода назвал вторжение незаконным, без предупреждения и согласия президента страны, правительства и Национального собрания, попирающим суверенитет страны. Дольше всех работали радиостанции в городе Пилзен и Готвальдов. Они обращались ко всем компартиям мира с просьбой о помощи. По-французски я слышала о том, что ходят слухи об отставке Гречко и Косыгина. Тито осудил оккупацию и назвал ее тяжким ударом по всему революционному движению во всем мире. Чаушеску ведет себя так же, как Тито, у них вооружаются отряды, состоящие из рабочих и интеллигенции.В нашем подвале собрались Рита Смулдрид из редакции «Детская литература» со своим мужем и еще одной редакторшей, Валька, Эдик, Силис, пришедший за кое-какими своими вещами, зашли ненадолго Юра Левитанский, Булат Окуджава, Гдаль тоже пришел, и моя мама. Все мы слушали радио, пытались разобрать то, что прорывалось через глушилки. Даже Гдаль, который осуждает Даниэля и Синявского, сказал: «Да, человечество достойно атомной бомбы». Сейчас с ним трудно не согласиться. Силис, как бы шутя, сказал Диме: «А тебе совсем плохо. Может быть, придется тебе пострадать…»
Четверг. Второй день длится этот кошмар. Несмотря на широкое глушение радиопередач из Лондона и «Голоса Америки», это им не всегда удается. Мы узнали, что по всей Чехословакии работают подпольные радиостанции, которые призывают весь народ верить только законному правительству во главе с Дубчеком, Черником, Смрковским и президентом Свободой. В Чехословакии состоялся чрезвычайный съезд КПЧ, на котором единогласно, при одном воздержавшемся, было принято постановление о поддержке законного правительства, требование немедленного вывода оккупационных войск и освобождении лидеров, которые увезены в неизвестном направлении. Есть убитые и раненые, жгут наши танки, люди уговаривают советских солдат вернуться на родину. Съезд КПЧ заявил, что всех коллаборационистов с оккупационными войсками не считать больше членами партии. До сих пор не сформировано марионеточное правительство, которое, очевидно, невозможно найти.
Приехали взволнованные Зинаида Ивановна и Абрам Яковлевич, они сразу же решили приехать. Эдик к вечеру проводил их на вокзал. Потом пришла Велта и Эдиков товарищ. Мы слушали радио целый день. Удивительно мужественно ведут себя чехи, а главное — те, кто до сих пор считается руководством. Чаушеску и Тито ведут себя прекрасно. Чаушеску полностью отдает себе отчет в той опасности, которая ожидает его страну. Непонятно, что происходит в нашем правительстве — кто, какая группа взяла власть. Явно одно, что идет страшнейшая грызня, и наши, может быть, очень жестоко пострадают от этого безумного акта насилия и беззакония. Дима совершенно правильно считает, что можем в первую очередь пострадать мы. Несколько радиостанций по неподтвержденным данным сообщило о массовых арестах среди интеллигенции, писателей, художников.
Сейчас мы думаем только о чехах и словаках, о наших друзьях. Поздно, в двенадцатом часу ночи пришла Инна, совершенно вне себя. Первое, что она сделала — крепко обняла меня и поцеловала. Она сказала, что набросилась на меня позавчера только потому, что она была уверена, что это случится и не хотела этому верить.
Национальное собрание заявило, что если оккупационные войска не уйдут сегодня вечером, они объявят всеобщую забастовку. Наши ультимативно заявили, что если не соберется правительство без Дубчека, Смрковского и Черника, будет установлена оккупационная власть. Мы удивляемся мужеству, спокойному героизму, разуму чехов и словаков. Всей душой, всем сердцем мы с вами, самые родные, самые близкие наши друзья, наши братья!
Суббота. Живем только тем, что слушаем радио. Какое подлое, вероломное и безумное действие наших подонков. Людвик Свобода в Москве. Чехи объявили всеобщую забастовку. Дубчек вроде бы жив. Его мать обратилась к оккупационным властям, ей сказали, что он жив и его задерживают до окончания переговоров. Я вспоминаю слова из письма Анны: «Дружба с соседями нашими, к сожалению, более похожа на железные объятия, в которых трудно дышать». Первую половину дня была в абсолютной прострации. Дима держался лучше. До сих пор не нашли негодяев среди чехов, согласных сотрудничать с оккупантами. Юра Левитанский и Булат Окуджава пришли к нам с участниками семинара славистов, двумя француженками и одной шведкой, а также с двумя нашими, их преподавателями. Мы хоть как-то отвлеклись. Юра наклюкался и мы с трудом от всех избавились. Пришли Борис Хазанов с Мариной. Все время слушаем радио.
Воскресенье. Все очень плохо и страшно. Свобода все еще в Москве. Никак не могут его сломить. О Дубчеке ходят самые противоречивые слухи — то ли он в Москве, то ли в Праге. Но есть мнение, что он жив, а это сейчас самое главное. Мы с Димой находимся все время в страшном напряжении. Невозможно что-нибудь делать, хочется слушать и слушать. Я все время думаю о них. Дорогие наши, родные Вацлав, Анна, Зденек, Лида, Йозеф, Мирек, Володя, Яна. Нам стыдно за нашу родину, простите нас. Мы все время обсуждаем и поражаемся вашей организованности, вашему героизму. Какой умный и великий народ, какая культура у самого даже среднего чешского и словацкого гражданина. Я понимаю, что за эти семь месяцев люди, узнавшие, наконец, что такое свобода, никогда больше не захотят с ней расставаться. Такое пассивное сопротивление сильнее любого вооруженного восстания. Люди верят законному правительству, ждут своего президента и генерального секретаря КПЧ, заседает ЦК, прошел чрезвычайный съезд, Национальное собрание не покидает места, где оно находится. До сих пор, уже четвертые сутки, наши не назвали ни одного имени, ни одного предателя. Прага отрезана от Братиславы, ведутся аресты. Чехи и словаки перестали вступать в какие-либо дискуссии и споры с оккупантами. К этому их призвали подпольные радиостанции. Чем кончится это безумное преступление против мирного свободного народа? Югославы и румыны, так же как почти весь мир, поддерживают чехов. Сволочь Кастро! Китайцы осудили интервенцию.
Воскресенье. Переговоры безрезультатно продолжаются. Хотя ясно, о чем можно договориться с бандитами и убийцами. Чехословакия сопротивляется.
Вдруг получили открытку от Вашека Данека, он отдыхал у нас в Гаграх и хотел задержаться на несколько дней в Москве перед отъездом в Сибирь. Сегодня позвонил его товарищ и передал его просьбу, чтобы мы помогли переменить его билет на 29-e, чтобы он мог уехать вместе с семьей. Мы увиделись с этим чехом, он только что вернулся из Гагр, из Дома творчества. Говорит, что Вашек очень нервничает. Он с семьей — единственные чехи, оставшиеся в Доме творчества. У него и у его жены в паспортах написано, что они работники радио. Это может быть очень опасно для них по возвращении. Но оставаться он никак не хочет.
Пятый день оккупации. Имена коллаборационистов не названы. «Группа товарищей», вызвавшая якобы наши войска, до сих пор себя не разоблачила и не желает брать на себя руководство страной. Сообщили также, что якобы была перестрелка между советскими и болгарскими войсками. У нас арестовали у Кремля около четырех человек. Наши солдаты ведут себя совсем не так, как надеялись те, кто их туда послал. Население говорит по-русски и контакты неизбежны. Польские солдаты братаются с населением. Оккупанты заявили, что если армия не будет сотрудничать с ними, они ее разоружат. Спешно меняют войска на улицах Праги, первые солдаты стали уже ненадежными. Наши влезли в такое страшное дерьмо, из которого почти невозможно выбраться, если только не свалить на кого-нибудь всю ответственность за этот позор.
Понедельник. Ничего не изменилось. Хотя весь мир говорил сегодня о том, что переговоры окончились и сейчас вырабатывается совместное коммюнике. Дима не верит этому, он считает, что переговоров никаких нет, а наши просто тянут время, чтобы нагнать в Чехословакию побольше войск и оцепить всю страну. Он говорит, что никогда они не выпустят арестованных интеллигентов. У меня все-таки есть маленькая надежда, что переговоры ведутся и будет возможно хоть какое-нибудь сообщение. Я согласна, чтобы наши гады стояли на границе, чтобы перестали на какое-то время критиковать СССР и страны Восточной Европы, только бы Дубчек, Свобода и остальные вернулись и продолжали то, что они начали внутри страны. Дима сказал сегодня: «Я бы сейчас не задумываясь отдал бы жизнь за Чехословакию». До сих пор в стране не нашли ни одного подонка, согласившегося сотрудничать с оккупантами. Китай осудил агрессию. Несмотря на весь идиотизм Мао Цзэдуна, в нем есть последовательность и логика. У наших нет ни одного разумного поступка во всей этой истории. Бандитизм, ложь, убийство, репрессии и глупость. «Плохо, когда тиран, — сказало Би-би-си, — но ужасно, когда глупый тиран». Прага загажена, изрешечена пулями. Вся страна слушает свободное радио и свободное телевидение, находящиеся в подполье. Шестой день оккупации не могут найти эти радиостанции. Национальное собрание обратилось в Москву к президенту Свободе с предложением ускорить переговоры и как можно скорее вернуться в Прагу, так как положение в стране сильно ухудшилось.
Вашек прислал открытку Юре, где пишет, что может поехать в Сибирь. Чувствуется, что он в полной растерянности. Мы решили подождать до завтра, прежде чем принимать меры с его билетом. Может быть, мрачные Димины предположения не подтвердятся и результаты переговоров будут хотя бы относительно обнадеживающими. В Прагу войска только прибывают и прибывают. Уводят танки, заменяют их бронетранспортерами. В одной из передач свободное радио Праги передало, что нет смысла поджигать советские танки, чтобы не вызывать напрасного кровопролития: «Два танка, выведенных из строя, ничего не изменят. Мы должны показать им, что мы лучше них». Обрадовало сообщение о восточных немцах, которые большими группами, около 3000 человек, приходили в Берлине в чехословацкое посольство и заявляли свою поддержку чехам и словакам, а также протестовали на заводских митингах против оккупации. Я сразу же почувствовала к немцам огромное уважение.
Ненадолго забежала Инна. Она ни капли не трусит. Меня потрясли и взволновали ее слова: «Пусть будет война. Грешно говорить это женщине, имеющей ребенка. Но если так, пусть война». Это говорит уже третий человек, имеющий детей. Неужели никто за это не ответит, советский народ, как всегда, проголосует, как надо и проаплодирует в нужный момент?
Заходили Юра с Булатом. Они сказали, что должно быть сообщение об окончании переговоров. Сейчас около трех часов ночи, никакого заявления не было. Единственный слабый луч надежды промелькнул у меня, когда не глушили Би-би-си в восемь часов вечера на 13 метрах и в 11 часов на 19. Господи, пошли разум тиранам-дебилам, управляющим великой сверхдержавой, заслуживающей вполне свое «истинно народное» правительство.
Дима считает, что нам нужно готовиться к самым худшим временам, поэтому постараться распределить рисунки, а может быть, и скульптуры в разных местах, чтобы не пропало все сразу. Единственное, что нас радует — это ежик.
Это невероятно, но факт: чехи и словаки победили, всему миру они продемонстрировали не только героизм, но еще какую-то гениальность. Такого невиданного единства слова, которые, наконец, приобрели смысл, ранее испоганенные нашей пропагандой, мир не встречал очень и очень давно. Итак, победа! Пока неполная. Оккупанты уходят не сразу, а постепенно. Но будет введена частичная цензура, касающаяся СССР и стран Варшавского пакта, на западной границе Чехословакии останутся какие-то части наших войск. Вся делегация не погибла, не сдалась, а вернулась в свою страну и будет продолжать свою работу. Вот эти люди, которые сейчас перевернули сознание миллионов и которые даже для меня, никогда не вступавшей в комсомол, а в нашу партию — тем более, сделали идею коммунизма человечного и умного такой привлекательной.
Мы с Димой не ожидали такого конца, но это еще не конец. Мы готовились к самому худшему. Чехословаки показали, что наших негодяев можно все-таки укротить и умерить их пыл, несмотря на танки, ракеты, атомные бомбы. Дубчек, Свобода, Черник, Смрковский, Цисарж, и другие чехословацкие руководители стали теперь вождями человечества. Я снова приобретаю свой поколебленный оптимизм.
Арестованные на Красной площади, оказались неизвестными пока людьми: Павел Литвинов и Лариса Даниэль.
Была у нас Клара, Алик Киселев, только вернувшийся из Днепропетровска, сразу же прибежал к нам. И наконец только сегодня, когда кризис кончился, позвонила Женька. Она проверку на вшивость выдерживает плохо — и с Изольдом, и с нами.
Юра помирился с Мариной, у них новый мирный цикл. Пришел пьяный с ней и с каким-то пьяным мудаком. Отправили Вашеку телеграмму, чтобы он спокойно приезжал в Москву. А то мы уже начали думать, где его прятать.
Среда. Победа частичная, уплаченная дорогой ценой. Смрковский плакал, Дубчек терял сознание и смог выступить только через два часа. Ужас, ужас, ужас! Мерзкие советские подонки, что вы наделали? Мы говорили в подвале о будущем — Дима, Эдик, Юра и редактор Юриной книжки из Иркутска Марк. Несмотря на этот исход, очевидно, единственный положительный при данной ситуации, все мы настроены пессимистически. Войска в Праге и везде в Чехословакии, будет введена цензура, возможно, запретят на время въезд иностранным туристам и корреспондентам. Зато очень многие наши кретины, наконец, прозрели. Очень уж все неприкрыто, лживо и алогично. Чехи, словаки, это не мы послали к вам ни в чем не повинных солдат, ставших захватчиками и оккупантами. И все же, как сказал Юра: «Я готов встать перед вами на колени». Мы с Димой сделали бы то же самое, и много, много других русских. О дальнейшей судьбе мира мы имеем самые грустные и мрачные представления. Третья мировая война возможна в самом ближайшем будущем, причем повинными в ней могут быть наши сорвавшиеся с цепи псы.
Четверг. Почти никаких изменений. Национальное собрание в Праге требует вывода оккупационных войск. Временно введена цензура печати, радио и телевидения. Есть даже голоса о репарации от оккупантов. Глушат радио у нас с яростной и бессильной злобой, как никогда. Все равно начисто заглушить не могут. Дубчек, Смрковский и другие иначе, как насилием, трагедией и не зависящими от их воли, московские соглашения, которые они вынуждены теперь выполнять, не называют. Я хожу в свою школу, совершенно не готовую после капитального ремонта к приему учащихся. И мы, учителя, только и делаем, что таскаем, моем, убираем. Сегодня наработалась там, от недосыпания, волнения — еле стояла на ногах. Дима работает, рисует для Юры. Данек не приехал.
Мучаюсь оттого, что не писала почти полмесяца, если не больше. Столько раз мы с Димой приходили в отчаяние, а потом снова появлялась какая-то надежда. Все равно, какая бы не была дорогая цена, они победили. А раз они победили, значит и мы тоже. Дима сказал, что снова чувствует себя коммунистом. А я люблю Александра Дубчека, испытываю к нему величайшую нежность. За это время мы очень любопытно беседовали с французскими коммунистами, с восточногерманским немцем и познакомились с Ю. К. <?>
Узнали, что сын нашей соседки, Леонид Веселовский, говорит про Диму, что он «ярый антисоветчик». Наша соседка в начале событий особенно победно топала по коридору и вывешивала графики уборки, но сейчас в связи с наступлением момента платы за свет несколько приутихла. Думаю, что слухи, распускаемые ее твердолобым сыночком, происходят не без ее помощи.
Многие предсказывают очень плохие времена, что-то вроде космополитизма и 37-го года. В связи с этим сами себя пугают. Из Польши вернулась А. Г. [Алла Гербер], рассказала о том кошмаре и антисемитизме, которые там творятся. По ее словам, в стране положение такое, как в Германии в 1933 г., но евреев пока выпускают, что все еще не так плохо, раз можно уехать. Передала нам привет от друзей.
<…> Радио глушится с ужасающим остервенением. Приходила К. Л. [Клара Лозовская] с подругой. Сидели вчетвером, беседовали все о том же. Говорят, что Твардовский, Симонов, Леонов отказались подписать письмо в поддержку оккупации Чехословакии. Будто бы две парторганизации в Ждановском районе [Москвы] тоже высказались против. Твардовский к тому же написал свое собственное письмо, где очень четко высказал свое мнение. Пока что из более-менее известных писателей «за» высказались только двое: Грибачев и Полевой. Пришло письмо к Твардовскому в «Новый мир» о том, чтобы не упоминать никогда и нигде имени Солженицына.
Приехал Эдик из Телави, привез виноград и огромный гранат. Димка был на Девичке. До сих пор надпись не сделана. Стало холодно, придется мне доставать свою шинель. Я уходилась в школе до крайности.
Дима рисовал детскую книжку. Еж почти совсем не боится нас. Перебрался к нам в маленькую комнату и устроился на полу в сумке, в которой Валька приносила кошку.
Приходил Б. Х. [Борис Хазанов]. Талдычили мы все о том же, и ни о чем другом говорить не можем. Дубчек, Смрковский и Черник выступали по радио и телевидению, сказали, что прежние времена никогда больше не вернутся. Никаких ограничений в искусстве и литературе. Временно цензура вводится только на радио, телевидении и прессе.
Несмотря на цензуру, сегодня в «Руде право» выступили 13 человек сотрудников, сторонников Отто Шика, с протестом против нападок на него в нашей печати. Ходят слухи, что есть якобы договоренность, что наши выведут войска 26 октября. Правда, до сих пор ни одна западная радиостанция этого не подтвердила. Чехи великолепны и героичны. Настроение у нас мрачное, хотя, кажется, объективно есть какие-то смягчающие признаки. У нас на сейфе стоит маленький Швейк и держит на полке портрет Дубчека.
Вечером были у В. Г. [Вити Гинзбурга]. Он с Н. [Ниной] передали нам чернила и фломастеры от Д. П. [Дэвида Пайнса], они очень славные оба.
Холодина. Ежик топает по всему подвалу, почти не боится нас. Ест много и с удовольствием. Вечером навалилась компания. Ю. Л. [Юра Левитанский] с М. [Мариной] и преподавателем для иностранцев из МГУ. Еду принесли с собой. Дима изнемогал от дыма и острого ощущения потери времени.
Я пришла с работы около пяти и увидела Зинаиду Ивановну и Абрама Яковлевича. Они оба очень неплохо выглядят. Мы с Димой сходили в магазин и купили им с собой продуктов.
Чехословаки держатся твердо. Ужасно как-то тяжело. Говорят, что наша армия в Чехословакии наполовину разложена. Слухи об арестах в Праге не подтвердились.
Валька завтра уезжает в Ленинград на биологический симпозиум. Завтра же у нее день рождения, который мы отпраздновали сегодня.
Международные события не улучшаются. Очень возможно, что в самое ближайшее время на Ближнем Востоке снова вспыхнет война. Ожидается приезд Дубчека в Москву для переговоров. Сегодня в нашей «Правде» никакой информации о Чехословакии со стороны советских корреспондентов, к чему бы это? Дима считает, что чехословаков сейчас снова могут начать давить. Дай бог, чтобы хотя бы на этот раз он ошибся.
Дима рисует детскую книжку. Она ему безумно надоела. Он очень раздражен и в основном цепляется ко мне. Правда, недолго.
В школе меня радуют мои ребята. Они стали старше, серьезнее и преисполнены ко мне громадным уважением. Мы и раньше дружили, но теперь с их стороны это более осознанно.
Вечером собрались К. Л. [Клара Лозовская], Эдик, Валька, С. А. со своей девушкой, А. К. [Алик Киселев], он забавлял нас анекдотами. И мне было странно и даже немного стыдно, что я смеюсь, функционирую, живу. А 21 августа казалось, что ничего этого проделывать я уже не смогу. Но все равно все, все отравлено. В который раз спорили мы о великом русском народе. Дима упорно настаивал, что народ не идиот, он все понимает и безмолвствует, потому что боится и знает, что от него ничего не зависит. А те, кто орет «за» — это не народ, а черносотенная мещанская прослойка. Я считаю, что наш народ, может быть, просто очень несчастный. Хотя он и заслуживает то правительство, которое он имеет, в отличие от чехословаков, которые также заслуживают свое собственное правительство. Сейчас они это ярчайшим образом доказали. К тому же мы для себя уяснили еще одну вещь. Не каждый из нас, пусть, может быть, за исключением небольшой кучки интеллигенции, осмелится выйти на Красную площадь, но все мы твердо знаем, что ни один из нас не поддерживает этого безобразия, и никто не заставит нас выступить за него. Это бесспорно.
Наш пир во время чумы кончился поздно. Мы много кричали. Господи, помоги нам.
Тошно, сил нет. Сегодня я почему-то окончательно убедилась, что война
неизбежна. Дима сказал, что наших руководителей надо судить как военных преступников за преступления против человечности. Снова мы услышали по радио, что Дубчек, Черник и Гусак завтра должны приехать в Москву для переговоров. Наши в «Известиях» пригрозили, что могут вторгнуться в ФРГ. В ответ западные страны ответили, что они этого не допустят.
Никого у нас не было, сидели весь вечер одни. Дима рисовал. Ежик вылезал из сумки, чтобы пожрать, а потом с великим шуршаньем залезал в нее обратно. Мы с Димой в первую половину дня проделали массу дел, от уборки до хозяйственных покупок, используя полностью мой выходной день. Вечером мы все-таки поругались от тоски и невыносимости. Потом помирились. А вчера Дима сказал: «Добились, бляди, выбили меня из колеи».
Прослушали по «Голосу Америки» главу из романа Солженицына «В круге первом», о том, как Сталин беседует с Абакумовым. Мы еще раз восхитились силе искусства. Насколько это сильнее, чем все, что писала Светлана Аллилуева, несмотря на то, что она вроде бы излагала факты, а Солженицын все придумал. Насколько у него написано правдивее и убедительнее.
Снова теплынь. Сегодня Дима опять был на кладбище. Наконец выбили первые слова: «Е. Варга».
Никто к нам не приходил, сидели втроем с Эдиком. Дима почти закончил книжку, осталась одна обложка. Он бы кончил сегодня, но мы решили снять вконец разорвавшееся пополам рядно на диване. Это рядно осталось в наследство от Лемпорта, Силиса. Я не могла одна с ним справиться, оно очень тяжелое. Дима очень лихо его сшил и поставил совершенно мастерски две заплатки. Я ему помогала.
Еж бежит, как кошка, как только почует, что я накладываю ему в блюдце еду. Правда, он все равно делает вид, что пугается, если пройдешь мимо него. Распускает свои иголки, шипит и подпрыгивает, пугая в свою очередь. Загадил всю мастерскую.
У нас с Димой возникла мысль написать письма друзьям в Чехословакию. Просто написать, что мы любим, обнимаем их, думаем о них. А потом мы решили этого не делать, потому что письма, скорее всего, читаются у нас. Имена наших друзей могут быть взяты на заметку. Да и там их могут обозвать коллаборационистами, если они от нас получат письма. Подождем еще.
Позвонила Валька из Ленинграда, у нее болит голова. Позвонил Колька Силис, спросил, как живем. Хочет прийти, забрать свое зеркало. Дима сказал, что пусть отдаст сначала все квитанции за междугородние звонки, чтобы нам не пришлось платить. Они наговорили рублей на пятьдесят. Силис согласился. Беседа проходила в дружеском, товарищеском тоне.
Позавчера приходила депутатская комиссия. Явно собес хочет забрать себе наш подвал. Дима твердо решил не думать об этом и не реагировать, пока не придет конкретно этот момент.
Приехала с работы, опять уехала на родительское собрание, а в десятом часу вечера снова была в мастерской.
Политических новостей никаких. Французы, правда, считают, что наши в растерянности и не знают, что делать дальше. Я не разделяю их оптимистических предположений и думаю, что просто обдумывают, как посильнее задавить Чехословакию и нас заодно. Книжка «К событиям в Чехословакии», вышедшая 300-тысячным тиражом — такая откровенная фальшивка, что это бросается на каждой помещенной в ней фотографии.
В подвале Дима с Эдиком и А. К. [Аликом Киселевым] переставляли скульптуру. Дима сдал сегодня детскую книжку и ему уже сказали, что нужно переделывать, так как книга индийская, а главный герой, мальчик Гопи, якобы не похож на индийца.
Зинаида Ивановна и Абрам Яковлевич прислали письмо, что у них все в порядке.
Ходят слухи, что наши хотят избавиться от Дубчека и Свободы. Судя по
нашей газете «Правда», дела в Чехословакии не очень налаживаются, несмотря на московские соглашения. Непонятно, почему так строго требуется выполнение московских соглашений, когда не выполнились и грубо нарушились переговоры в Чиерне-над-Тисой и в Братиславе. Сегодня Би-би-си передало, что комитет по печати в Чехословакии вынес благодарность работникам печати и радио, героически проявивших себя в августовские дни.
У нас никого не было сегодня, кроме Эдика и А.К. [Алика Киселева]. Повесили большие рисунки на одной из стенок. Очень нам понравилось, как они висят.
Полдня ковырялась дома, жарила котлеты, ходила по магазинам. Купили несколько пар лечебного белья для Димы. Дождь моросит уже несколько дней. Новостей никаких. Кроме того, что наши пригрозили Израилю, а те быстро ответили, что им на наши угрозы наплевать. Там, очевидно, тоже скоро начнется какая-нибудь заваруха. Мир идет к Третьей мировой войне, а огромное количество идиотов об этом даже не подозревает. Ничего нас не радует по-настоящему, вроде бы мы все имеем: у нас есть деньги, шмотки, своя мастерская, в конце концов будет квартира. Оккупация Чехословакии выбила нас из строя, отравила всю радость от ставшего наконец собственным подвала. Тем более что Дима упорно твердит, что это только начало.Дима уже лепит. Еж Зденек доставляет нам много удовольствия и хлопот. Все время ест, испражняется где попало, смешно чешет задними лапами свои иголки. Равнодушен к мышам, обнаглевшим до крайности.
Ходят слухи, что скоро будет что-то вроде девальвации. В связи с этим мы с Димой решили купить кое-какое барахло. Вчера и сегодня ходили в магазин «Синтетика», что возле нашей мастерской. Купили мне всякие чулки, кожаное пальто синего цвета, две нейлоновых рубашки Диме, кофточку Зинаиде Ивановне, носки, пластмассовое ведро для гипса и полиэтиленовые крышки.
С нашим правительством не соскучишься. Влезли в Чехословакию, угрожают всему миру. Что им стоит устроить девальвацию в своей собственной стране. Потом можно будет сказать, что это произошло по просьбе сормовских рабочих и по желанию всех трудящихся. Ощущение такое, что сейчас нашей страной правят маршалы вместе с доблестной армией. Очень меня раздражают французы. Когда-то я любила их и Францию больше всех на свете, этой большой привязанностью определилась моя профессия. Но теперь, когда они называют оккупацию Чехословакии всего-навсего «досадной ошибкой», они меня по меньшей мере удивляют. Что касается французских коммунистов, то осудив агрессию вначале, сейчас они извиваются как уж, стараясь с нами не поссориться и свое лицо сохранить. В этом отношении невероятные молодцы итальянцы.
Дима лепит, ежик обожрался. Сегодня Дима перекормил его сам, хотя утверждает, что я всегда его перекармливаю. Мы с Эдинькой пили кислое деревенское вино. Завтра, наверно, будет холодно, а я сменила свою шинель на кожаное пальто. Дима сказал, что сейчас поднялась мутная волна. От которой идет сильная вонь, но она еще не достигла своего апогея.
Сегодня мы купили Диме пальто, мне ботинки и ему ботинки. Еще купили много клеенки. В одной сберкассе была паника, не выдавали деньги. Дима все равно считает, что это специально пускаются слухи о денежной реформе, чтобы люди покупали. Что касается меня, я так не думаю, видя громадные толпы и очереди во всех магазинах. Устали страшным образом после толкотни в ГУМе и в других магазинах.
Эдинька грустный — Валька в Ленинграде, сам он простудился. Пришел Ю. Л. [Юра Левитанский] со своей приятельницей из Венгрии. Эдинька сбегал в магазин за закуской на Юрины деньги. Немножко выпили, а потом стали беседовать на все ту же тему. Тетка из Венгрии сказала, что у них все до самого простого и неграмотного гражданина нас ругают последними словами, и несмотря на свои давние разногласия с чехословаками, сейчас полностью за них. Тем не менее Кадар сделал то, что он сделал и прощения ему за это не будет. Убийство Имре Надя тоже на его совести.
Мне рассказала на днях одна знакомая, что когда она была в Венгрии, какая-то женщина спросила: «Вы советские?» Когда ей ответили, что да, советские, та плюнула в их сторону.
Стараются изо всех сил, но заглушить западные радиопередачи не могут. Де Голль в ФРГ назвал оккупацию в Чехословакии «ужасающей». В то же время сегодня я слышала о том, что Брежнев где-то заявил: «Наша совесть чиста». Еще говорят, что у него очень сильное чувство вины. Мы немного поспорили и покричали по этому поводу.
Мы были в гостях у моей подруги Г. Б. [Галины Борисовны]. Это совсем новый район, однообразный, унылый. Несмотря на воскресенье, очень много людей в метро. Я очень устаю, когда вижу сразу так много движущихся в разные стороны людей. Я смотрю на их лица, которые кажутся мне бессмысленными и бездушными и думаю — до чего они все бездарны, беспомощны, бессильны. И я такая же. У детей в школе совсем другие лица. На них не лежит печать равнодушия и покорности. Они в основном чему-то радуются и, по-моему, ничего не боятся. Слишком молоды, чтобы уже уметь бояться. Мне всегда легче, когда я на них гляжу и с ними общаюсь. Наверно, это единственная деятельность, которой я могу заниматься. Я просто не представляю себя на другой работе, хотя и дохожу в школе до полного изнеможения.
Вечером были в подвале. З. Ч. [Зденек Черны] не пришел к нам. Позвонил, сказал, что его приятель должен срочно уезжать и поэтому они не придут. Дима сел переделывать книжку и у него тут же испортилось настроение. Потом мы огорчились, что куда-то потерялся ежик. Я обшарила все углы с фонарем и нигде не нашла, хотя явственно слышала, как он шуршал. Наконец мы поняли, что он заперт у Эдика в комнате. Он, наверно, пришел еще днем к Эдику пообщаться и Эдик его нечаянно запер. Очень обрадовались его появлению. Завтра мне мой ученик-шестиклассник принесет для него листьев и будем устраивать его на зиму.
В Чехословакии большинство войск должно уйти еще в октябре, но некоторые останутся на всю зиму, 100 тысяч.
Дима прочитал последнюю запись и сказал, что это вранье. Вчера всю ночь ходили друг к другу мириться, но так и не помирились. Я знаю, что не права, но очень сильно чувствую обиду и все время внутренне сопротивляюсь. Дима говорит: «Я освободил тебя от всего. Я каждый день трачу на уборку три часа, убираю и дома и в мастерской. Я думал, что заметая пол и моя стол, подействую на вас с Эдиком своим примером. А вы, наоборот, стали еще хуже. Это моя вина, и я как педагог, распустил вас. Ты, как Берлянт (это мой самый нерадивый ученик). Если все не будет в порядке, я не смогу работать. Мы трое используем эту мастерскую и должны четко распределить обязанности. Ты будешь каждый день мыть посуду, я буду заметать пол в маленькой комнате, а Эдик — выносить ведро и заметать лестницу. В конце концов, я — художник и должен работать. Вы должны помогать мне, а не мешать, а вы сели мне на шею. Я — эгоист. Может быть, я ненормальный, но могу работать только тогда, когда все в полном порядке». Дима до сегодняшнего вечера и ночи говорил все эти слова, с которыми трудно не согласиться. Я, конечно, считаю, что не все обстоит так, как Дима описал. И Эдик, и я — мы все-таки тоже кое-что делаем, хотя, может быть, иногда и ленимся, а я, честно говоря, уж очень устаю в школе. Дима сказал мне еще: «Ты можешь со мной не согласиться, но делать будешь так, как я говорю». Я не спорю, но он чувствует, что я не соглашаюсь внутренне и сердится изо всех сил. Я же не соглашаюсь не с существом вопроса (как мне кажется), а с формой выражения, очень грубой и оскорбительной. Чем больше он давит, тем больше я сопротивляюсь, но только на словах, так как на деле смешно не соглашаться с тем, что он говорит.
Ехали в метро и все одно и то же. Во мне что-то заело, не могу справиться со своим упрямством. Это уж патология. В итоге мы почти помирились. Но у меня нет, как раньше, душевного успокоения после того, как мы поцапаемся, а у Димы вообще надолго остается осадок и болит сердце.
После вызова на Лубянку, попортившего нам много нервов и стоившего большого напряжения, у нас наступило очень радостное облегчение, так как оказалось, что это по делу Белинкова, с которым Дима, действительно, виделся один или два раза в жизни более десяти лет тому назад. Перед Диминым свиданием нам казалось, что Галя, соседка, замешана в эту игру, что она следит за нами, в случае, если Дима захочет заболеть на этот период, чтобы идти к следователю. Мы были уверены, что Диму вызывают, чтобы обвинить в чем-нибудь и предупредить, чтобы мы не принимали больше у себя иностранцев, иначе Дима будет иметь крупные неприятности, тем более что он член КПСС уже 20 лет. И когда оказалось, что всего-навсего вызывают свидетелем по делу оставшегося за границей Аркадия Белинкова, мы очень сильно обрадовались. Дима беседовал с молодым белоглазым кагэбешником Гратовенем, который был с ним предельно вежлив. У Димы создалось впечатление большой задрипанности, бюрократизма и очень низкого уровня работы наших низших органов, так как он общался с представителем низших слоев КГБ. Дима еще отметил, что почти у всех стукачей или кого-то там, в приемной, нервные и суетливые движения. Один тип кричал по телефону, что он только что вернулся из Берлина и не знает, где получить деньги. Наверно, наш шпион.
«Как мне не хочется и страшно с тобой ссориться», — сказал мне Димочка. Родной мой, прости меня, я изо всех сил постараюсь с тобой не ссориться.
Подписанный в Праге договор был ратифицирован Национальным собранием ЧССР при четырех голосах против и десяти воздержавшихся. Когда депутаты выходили из здания, толпа кричала: «Позор!» Наши войска в определенном количестве, относительно небольшом (100 тысяч), будут расположены в специальных дислокациях с «членами семей» и барахлом. Мы платим им репарацию за ущерб. В каждом почти пункте о войсках написано «временно расположенные». Стоило ли из-за этого вводить войска, развалить мировое коммунистическое движение, усилить китайцев, укрепить позиции Никсона, оставив прежнее чехословацкое правительство и не упоминать больше ни слова о «контрреволюции», не добиться при этом никаких массовых репрессий в Чехословакии (следовательно, я думаю, и у нас), озлобить против России чехов и словаков, может быть, единственных народов, не считая болгар, с искренней симпатией раньше относившихся к Советскому Союзу? Стоило ли это чудовищное по своей преступности и глупости вторжение тех жертв со стороны советских юношей в гимнастерках и чехословацких граждан? Неужели ни один преступник не ответит за это?
http://prozhito.org/person/565